"Нуучча": о ссыльных в книге "Сибирь как колония"

Недавно в Якутске прошла онлайн встреча группы общественников, потребовавших запретить показ фильма «Нуучча», с режиссером фильма Владимиром Мункуевым и продюссером Марианной Сиэгэн.

В основу фильма лег рассказ «Хайлак» польского этнографа Вацлава Серошевского. Действие разворачивается в Якутии в конце XIX века. Это история бездетной семьи Хабджия (Павел Колесов) и Кэрэмэс (Ирина Михайлова), которые похоронили уже второго ребенка. Их жизнь резко меняется, когда к ним подселяют русского каторжника Костю (Сергей Гилев).

Картина получила Гран-при международного кинофестиваля в Карловых Варах в конкурсной секции «Восток — Запад». А Владимир Мункуев получил приз за лучшую режиссуру на фестивале «Кинотавр». Фильм выходит в прокат в Якутии 10 марта, по всей России — 17 марта.

Для сведения — мнение современника событий фильма, Николая Михайловича Ядринцева из книги «Сибирь как колония: Современное положение Сибири. Ее нужды и потребности. Ее прошлое и будущее» 1882 года:

Одним из самых печальных результатов неудовлетворительного состояния ссыльных являются преступления их, обнаруживающие свое влияние на общий уровень нравственности. Конечно, ссыльные не приносят с собой нравственных элементов, но сторонники ссылки выражают всегда мнение, будто преступники и Сибири с переменою места и среды теряют свои дурные наклонности и становятся нравственнее. Мало того, составилось мнение, что Сибирь представляет даже меньшую преступность, чем Россия. Ввиду такого утверждения необходимо проверить, действительно ли это все так. Мы уже видели, что обстановка ссыльных и их настоящее неудовлетворительное положение никак не могло способствовать особенному сохранению нравственности. Тяжкие условия труда, нищета и бедность, отсутствие оседлости, праздность и бродяжество, наклонность к побегам не могли не усилить наклонности к преступлениям. Точно так же не мог благоприятствовать нравственности ссыльных целибат, преобладание в нем мужского населения над женским, предшествовавшая жизнь по острогам, долгое этапное странствование по прежним тюрьмам — все это не могло не отразиться на нравах ссыльных. Но оставим все это в стороне и возьмем ссыльного, как человека, независимо от прошедшей его жизни; каково окажется развитие его нравственности исключительно под влиянием условий сибирской жизни?
Обращаясь к мнениям лиц, близко сталкивавшихся с ссыльным населением, к отчетам местного начальства, наконец, к мнению сибирских обществ и крестьянства, мы приходим к заключению, что отзывы эти о нравственности ссыльных в большинстве не особенно благоприятны и не дают права заключить много о их способностях и поведении.
Администрация, управлявшая ссыльными в Сибири, давным-давно высказывала взгляд, не особенно выгодный, о жизни ссыльных и их нравственном достоинстве.
Из позднейших отзывов мы можем указать на следующее. Вот что свидетельствует иркутский ревизор поселений: «Ссыльные ремесленники не отличаются нравственностью и в большинстве пьянствуют. Ссыльные, иногда хорошие работники и ремесленники, по низкой степени своей нравственности, лени и беспечности делаются не способными к постоянному труду, почему и предаются бродяжеству или же уходят в золотые промыслы, где работа временная и требует не искусства, а физической силы. С подобными рабочими частная предприимчивость не может двигаться». Такой отзыв приводит томское начальство в 1873 году. Енисейское губернское начальство говорит: «Из цифр, приведенных в статье «Народная нравственность», очевидно, что громадный процент преступлений ссыльных в сильной степени подрывает и благосостояние, и нравственность населения, среди которого они живут». Якутское начальство дает следующий отзыв: «Большинство поселенцев, находящееся в заработках на золотых приисках, развратившееся в тюрьмах, каторжной работе, арестантских ротах и во время продолжительного следования их в Сибирь, продолжает и здесь развивать нее дурные наклонности. Они нисколько не беспокоятся о своей будущности, и все, что зарабатывают на приисках, оставляют в питейных заведениях и снова нанимаются в работу, где и продолжают свое существование до негодности их к работе, нищенствуя, бродяжа и делая преступления». Все отзывы сводятся к тому, что единственный труд, доступный для ссыльных, — золотопромышленный, действует на них исключительно деморализующим образом. Что касается отзывов местного населения, то оно исполнено еще больших предубеждений. Название посельщика всегда намекает в Сибири на сомнительное нравственное качество. Поведение ссыльных не пользуется репутацией, а труд их чрезвычайно низко ценится по его достоинству. Что касается ссыльных из бродяг, то они совсем оказываются не способными к труду. Местами отношение населения к ссыльному элементу доходит до ненависти. Не доверяя вполне сложившемуся предубеждению, точно так же, как и считая его довольно неточным определением, мы должны, однако, обратиться к более доказательным данным в оценке сравнительной нравственности ссыльных и их влияния на окружающую среду. Единственно бесспорною и определенною меркою здесь могут быть цифры уголовной статистики и сумма преступности в Сибири. К сожалению, таких-то исследований и недоставало. Поэтому нам составило немало труда выделить и добыть некоторые сведения по этой части {Обыкновенно преступления ссыльных, находившихся и Сибири, смешивались с преступлениями всех других сословий в Сибири. В обшей же сумме преступность в Сибири входила в общие итоги преступности всей России. Во-вторых, отчеты о преступлениях ссыльных доставлялись только из судебных мест, между тем как значительная часть преступлений совершенно не входила в счет, так как ссыльнопоселенцы и каторжные и особенно бродяги подлежали в Сибири разбирательству различных учреждений: на каторге — заводскому начальству, на приисках — горному начальству, в городах — гражданским судам, судам военным, полицейским учреждениям, разбиравшим исключительно бродяг, тюремному начальству и т. д., которые никогда не соединялись в одну ведомость, а о многих до сих пор сведений не имеется.}.
Несмотря на то, уже некоторые общие данные по уголовной статистике России указывают на участие ссылки в распределении преступлений. Уголовные сведения г. Анучина представляют нам постоянное возрастание преступлений и увеличение преступности от запада к востоку. Maximum этой преступности возрастает в приуральских губерниях. К сожалению, уголовные данные эти кончаются пределом Урана и не охватывают Сибири, которая не вошла еще в нашу уголовную статистику. Но уже первое место по преступлениям, принадлежащее Пермской и Оренбургской губерниям, дало повод заключить исследователю, что развитие преступлении стоит здесь в связи с распространенным бродяжеством беглых и ссыльных, возвращающихся из Сибири, что подтверждается и цифрами (Анучин, Матер, к угол, статист. России. Ч. I, ст. 188). Это одно уже дает намек, что Восток в деле уровня преступности едва ли подлежит особому исключению, и что положение его не может находиться в лучших условиях, чем соседние с ним губернии. Напротив, возрастающая прогрессия преступности но направлению к Уралу намекает на совершенно обратное.
Число преступлений, сделанных поселенцами и каторжными и бывших на рассмотрении судебных мест в Сибири, по сведениям, доставленным в министерство юстиции, считалось в 1867 году — 93 и 1868-м — 98. Первое место занимало по преступлениям ссыльных бродяжество, второе — убийство, третье — воровство, четвертое — зажигательство. Цифра 98 преступлений, однако, составляет, как мы увидим ниже, только ничтожную часть общего числа преступлений ссыльных в Сибири. То же подтверждается и опубликованной таблицей о преступлениях ссыльных с 1838-го по 1847 г., взятой, вероятно, из отчетов приказа о ссыльных (таблица эта напечатана ныне в иркутском календаре на 1875 г., стр. 177). Как ни неполны подобные сведения, но распределение преступлений и в ней показывает, что вслед за бродяжеством, которое мы не вносим в число уголовных преступлений, первую роль играет у ссыльных убийство, вторую — воровство, третью — грабеж, четвертую — подделка ассигнации. Но для нас, конечно, более интересны позднейшие и более полные сведения. Собственно преступлений, по последним отчетам, во всей Сибири значилось: в Иркутской губернии в 1872 г. — 426, и число осужденных — 160; в 1873 г. число преступлений было 473, число осужденных — 113; в Енисейской губернии по статистике 1873 г. преступлений 1545 и осужденных — 1188 на население в 372000; в Томской губернии преступлений было 826, осужденных — 401; в Забайкальской области в 1873 г. число преступлений 73, число осужденных — 137; в Приморской области за тот же год преступлений 35, осужденных — 102; в Якутской области преступлений 112, осужденных — 43; в Семипалатинской области преступлений 285, осужденных— 41. (В Семипалатинской области ссыльных нет)! По уголовным отчетам, в сибирских губерниях первое место по роду преступлений занимает смертоубийство, второе — подделка кредитных бумаг, третье место — кража, четвертое — нанесение ран. В эти места судебных дел не вошло бродяжество, которое занимает, конечно, первое место в Сибири, распределение преступлений, как мы видим, совершенно оригинально. В российских губерниях распределение преступлений идет в таком порядке: кража, грабеж, смертоубийство, зажигательство, увечья и раны {См. общ. обз. деятельности судебных мест и статистических сведений о подсудимых, изд. министерства юстиции, 1874 г.}. Проявление в Сибири на первом плане таких преступлений, как убийство, грабеж, подделка монеты, нанесение ран, показывает уже на какие-то особые условия проявления преступлений. Нет сомнения, по здесь имеет влияние ссылка. Значение цифр местной уголовной статистики объясняется следующими характеристиками местной нравственности в отчетах губернаторов. Местную уголовную летопись сибирские начальники губернии дополняют следующими характеристиками: пополняясь людьми, не имеющими твердых нравственных убеждений, Томская губерния, как и вся Сибирь, представляет больше всякой другой страны вероятности для проступков и преступлении. Вообще ссыльные обнаруживают на нравственность народа самое неблагоприятное влияние, и это влияние тем сильнее, чем более отношение ссыльных к коренному населению. Преступления в Томской губернии увеличились в таком порядке: в 1870 г. их было 639; в 1871 г. — 693; в 1872 г. — 766; в 1873 г. — 826, то есть в год увеличились на 60. Краж было 206; убийств — 100; увечий и нанесений ран — 82. Число преступлений по нарушению устава монетного и подделки кредитных билетов равнялось: в 1870 г — 83-м; в 1871 г. — 132-м; в 1872 г. — 90; в 1873 г. — 93-м фальшивые кредитные билеты входят в губернию путем провоза их арестантскими партиями и проходящими бродягами; часть их подделывается на месте преимущественно ссыльными. Сбыт их производится инородцам и малограмотным крестьянам. Бродяг поймано в 4 года 3869 человек (Томский отчет).
В последнее время собраны сведения о преступлениях, совершенных исключительно ссыльными; причем оказалось из данных за 5 лет, что по Тобольской губернии ссыльные совершают ежегодно до 1093 преступлений, по Томской губернии — 1749, причем одно преступление приходится на 28 ссыльных. Воровство, бродяжество и особенно убийство занимают наиболее видное место среди преступлений. Кража — 56%, убийство — 7,63%, грабежи — 3,6%, нанесение ран — 3,62%, подделка кредитных билетов — 2,25%, бродяжество — 14%. С 1870-го по 1876 г., по собранным сведениям, задержанных бродяг в Тобольской и Томской губерниях оказалось 8047 человек. Число содержавшихся ссыльных в тюремных замках за десять лет в Тобольской губернии было 9828, в Томской — 6728. Из 40 и 50 ссыльных ежегодно один бывает в тюрьме за преступление или по подозрению. При этом нельзя не обратить внимание, что округа, где ссыльные водворяются, по удостоверению томского начальства, дают в 5 раз более заключенных, чем округа, изъятые от ссылки, как-то: Бийский, Барнаульский и Кузнецкий. Все этиданные, как мы полагаем, не особенно рекомендуют исправительное значение нашей ссылки, а также не совсем подтверждают теоретические измышления о том, что ссыльный в новой среде при обилии земель в Сибири и благословенном сибирском климате должен возвратиться на путь истины.
Еще более наглядную картину преступлений представляет Енисейская губерния по отчетам губернатора. В течение 1873 г. рассмотрено было в судебных местах 1545 дел; число осужденных в общем населении губернии составляет больше 0,4%, или 4 осужденных на 1000 человек. Против 1872 г. число осужденных более на 267 человек и число преступлений — на 554. По многочисленности первое место между преступлениями занимает смертоубийство, составляя 72% в общем числе преступлений; затем следуют: воровство-кража и воровство-мошенничество — 23,3%; нанесение ран и увечий — 15,6%; нарушение уставов монетных — 5,9%; грабежи — 4,6%; преступления по службе государственной и общественной — 3,3%; бродяжество — 2,9%. По сословиям в числе осужденных было дворян потомственных и личных — 1,2%; купцов и мещан — 15,5%; крестьян — 23,5%; военного сословия — 7,3%; инородцев — 13,1%; поселенцев — 30,6% и ссыльнокаторжных — 8,8%. Принимая во внимание, что в числе крестьян есть крестьяне из поселенцев, оказывается, что более половины всех преступлений совершено уже раз осужденным в российских губерниях населением: поселенцами, каторжными и крестьянами из поселенцев. Из 507 человек поселенцев и ссыльнокаторжных, осужденных за все преступления, обвинено: в смертоубийстве — 135 человек, что составит 26,7% общего числа обвиняемых; в воровстве-краже и в воровстве-мошенничестве — 21,1%; в нанесении ран, увечий и других повреждений — 19,5%; в нарушении уставов монетных — 5%; в остальных 22 разных преступлениях обвинено из 507 человек только 65, или 12,9%, следовательно, это пришлое население совершает самые важные преступления.
О преступлениях Иркутской губернии, выпадающих надолго ссыльных, мы собрали следующие сведения: в 1868 г. осуждено было к каторге 19 человек, к ссылке и на водворение — 5 и к исправительным наказаниям — 51 человек. Из числа 19 приговоренных к каторге 11 человек ссыльнопоселенцев. В 1871 г. к каторге приговорено 30 человек, из них поселенцев 26 человек; к исправительным наказаниям — 85 человек, в числе их ни одного поселенца; в 1872 г. к каторге приговорено 42 человека, в том числе 31 поселенец; к исправительным наказаниям — 118 человек, в числе приговоренных 31 поселенец и 39 других сословий. По ведомости о преступлениях за 1873 г. видно, что ссыльных осуждено было 38 человек по губернии, то есть столько же, сколько крестьян, не считая осужденных бродяг; все это показывает, во-первых, что число уголовных преступлений в четыре года увеличилось более чем вдвое и, вовторых, что более важные преступления совершаются исключительно ссыльными {В дополнение к этим данным имеются следующие сведения. Все сибирские тюрьмы, как известно, переполнены ссыльнопоселенцами: из 139 подсудимых арестантов, содержавшихся с 1 октября 1874 г. в иркутской тюрьме, 86 чехов, поселенцы, 15 — каторжные и только 42 чел. — люди полноправные; итак, 69% содержащихся арестантов приходится на долю ссыльного элемента; следующая таблица покажет, за что именно содержится большинство поселенцев.
Побеги и бродяжество 35
Кража со взломом 12
Конокрадство 8
Убийство 7
Перемена имени и фамилии 5
Нанесение ран 4
Грабеж 3
Подлог 4
Подделка монеты 2
Перевод хищнического золота 2
Захват 1
Проживание по фальшивому виду 1
Оскорбление должностных лиц 1
Разбой 1
Итого: 86}. То же самое обнаруживается и из других ведомостей. В Забайкальской области в 1873 г. совершено было 73 преступления, из которых главную роль играли убийство, нанесение ран и кража; в течение года ссыльнокаторжными сделано было 50 преступлений: сверх того, судилось пойманных 372 бродяги. О нравственности Якутской области начальник области в 1873 г. заявляет: преступлений в 1873 году, в сравнении с предшествующим годом, увеличилось на 60, и прибавляет, что большинство осужденных — ссыльные, лишенные всех прав состояния за прежние преступления и, как безнравственные, уже раз сосланные в отдаленную область.
Таким образом, уголовная статистика приводит нас к совершенно другим результатам, чем до сих пор предполагалось. Она показывает, что ссыльное население далеко не так добродетельно и нравственно, как думали, а Сибирь далеко не обладает таким спокойствием, как уверяют.
Местная уголовная статистика открывает нам: 1) что преступность в Сибири превосходит все другие местности; 2) лестница преступлений представляет то оригинальное явление, что здесь крупные и самые опасные преступления стоят в первом ряду, как убийство; 3) Сибирь, благодаря ссылке, обладает некоторыми специфическими преступлениями, как-то: бродяжеством и подделкой монеты и кредитных бумаг, стоящими: бродяжество — на первом месте перед убийством, а преступление по подделке монеты на втором месте после убийства; 4) усиление преступлений в Сибири год от году возникает в неимоверно быстрой прогрессии. Так, в Томской губернии оно увеличивается ежегодно на 60 по отношению к цифре 600. В Якутской — тоже на 60, в Енисейской возросло в год на 500 с 1000 и в Иркутской увеличилось в четыре года более чем вдвое; 5) в заключение, исчисления уголовной статистики обнаруживают, что преступления в Сибири падают в большинстве на долю ссыльных. Так, по официальному отчету Енисейской губернии, заявлено, что более 50% самых тяжких преступлений совершалось ссыльными. Осужденных из крестьян было 23,54% поселенцев и ссыльнокаторжных — 39,04%. В Иркутской губернии отношения осужденных ссыльных к свободным сословиям по тяжко-уголовным делам выражаются в таком отношении: ссылалось в три года в каторгу 11 ссыльных на 8 крестьян, 24 — на 4, 31 — на 11, и в 1873 г. осужденных было как ссыльнопоселенцев, так и крестьян по 38. Но при этом надо принять еще во внимание число тех и других. Количество преступлений ссыльных распределяется на их число в 40 и 45000, число же преступников остальных сословий на количество в 327000 и 328000 жителей — это разница на огромная. При такой пропорции численное преобладание количества преступлений ссыльных обнаруживает, что преступность между ссыльным сословием является не только не ничтожною, но поразительною. Вот факты, которые не могут быть не признаны знаменательными.
В дополнение к уголовным сведениям и анализу преступлений в Сибири следуют происшествия, публикуемые в «Губернских ведомостях», которые даже дают нам возможность составить себе понятие об особенностях многих сибирских преступлений и их местном типическом характере.
Образчиком преступлений могут быть следующие. «Иркутские губернские ведомости» сообщают, что в Киренском округе в деревне Чутуевой 10 мая в одиннадцатом часу вечера поселенцы (ссыльные): Вулканов, 22 лет, и Мухамед Непомнящий, 50 лет, через взлом окна в питейном заведении крестьянина Якова Черкашина вошли в горницу, где спали сам Черкашин с женою, оба пьяные, и дочери их: Анна, 15 лет, у которой были на руках отцовские деньги, и Авдотья, 5 лет. Злодеи изранили прежде всего маленькую девочку, которая вскоре и умерла затем; допытывались денег у Анны, нанесли ей несколько тяжелых ран и, отняв деньги, хотели убить, но в это время проснулся поселенец Воронов. Узнав его голос, Анна начала кричать и звать на помощь, что и заставило бежать убийц.
Из Ишима от 28 февраля 1875 года извещали в «Биржу»: «В последний день масленицы, 22 февраля, в нашем городе было совершено зверское, неслыханное преступление. Под вечер этого дня к устроенной среди города горе для катания подъехали трос ухарей, схватили в свои сани девушку тринадцати лет и увезли ее за город, несмотря на отчаянные вопли несчастной жертвы. За городом девочка была растлена и изнасилована троими похитителями поочередно. Потом негодяи возвратились в город и выбросили полумертвую девочку на улицу. Полиция, не могшая предупредить зверского преступления, хотя и оказала энергию при розыске злодеев, но девочке это не было утешением: она через сутки умерла в городской больнице».
Недавно из Красноярска было рассказано такое событие. В местной женской гимназии пропала горничная. Вслед затем найдена была на берегу обезображенная голова, косы продеты в уши. Далее, собака таскала по городу человеческую руку. По этим частям узнали пропавшую девушку; она была варварски умерщвлена и изрезана, у ней вырезаны были груди, половые части и проч. Одновременно в городе исчезли швейцар женской гимназии и писарь из какой-то канцелярии, на которых и падало подозрение. Вскоре оказалось, что они были оба ссыльнокаторжные, жившие в Красноярске по фальшивым паспортам, и один из злодеев даже был сторожем девического заведения. Наконец, характеристическим происшествием может служить преступление в Иркутске 5 октября 1873 г. В Иркутске была убита вдова, купчиха Чурина, с дочерью, кухарка, бурят работник и дворник; последние двое брошены в Ангару, на набережной которой стоял дом Чуриных; горничная девушка была обесчещена одним из убийц и задушена петлей, но по счастливой случайности осталась жива и явилась впоследствии единственной обличительницей преступников; Вообще убийство это сопровождалось возмутительнейшими истязаниями. Конечно, обстоятельство это наделало много шуму в столице нашей ссыльной страны, хотя подобные убийства не редкость в здешнем крае. Убийство было совершено по заранее обдуманному плану и составляло, говорят, первое из задуманных. В преступлении участвовали трое ссыльнопоселенцев и трое бродяг. Преступники вели себя на суде, как и перед наказанием, весьма хладнокровно. Некоторые из них сознавались на суде в совершенном злодействе, говорили весьма спокойно: «взял да и придушил», или: «придушил да и бросил в Ангару». Некоторые из них в тюрьме еще обещались перерезать половину города; они были урожденны Витебской, Каменец-Подольской и Тверской губерний, ссыльные в Сибирь, попавшие в чужую страну, озлобленные на все их окружающее. Ввиду зверского преступления трое из главных преступников, виновных в убийствах и грабеже, судимы были военным судом и приговорены к повешению. Иркутск был свидетелем самого ужасного зрелища.
Значительная часть сибирских преступлений отличается зверством и грубостью. Это зависит как от свойства преступников, озлобленных каторжников, артистов преступления, так и от местных суровых и огрубляющих условий жизни. В Сибири, как в Стране девственной, пустынной, при слабом влиянии власти и полиции, преступление становится смелее и необузданнее; наконец, благодаря простоте жизни, патриархальности и слабо развитой гражданственности и отсутствию городской цивилизации, которая всегда предполагает большую осторожность, преступления проявляются без утонченности и хитрости, а в самых грубых и простых формах. Люди, наблюдавшие жизнь ссыльных на золотых приисках, передавали, например, что в Сибири тонкий мошенник часто делается грубым злодеем; где он действовал прежде утонченными средствами, с помощью хитрости, обмана, изобретательности, там, в Сибири, действует просто «обухом топора», потому что и изобретательности такой не требуется.
Однако в России сложилось мнение, что в Сибири решительно не замечается опасности для гражданской жизни, и местные жители никогда не жалуются на преступления, а потому заключили, что сами преступления исключительны и редки. Чтобы выяснить себе это, мы составили хронику за два последних года обо всех печатавшихся выхоливших из ряда вон событиях в газетах, которая может довершить картину местной жизни.
Хроника эта содержит 33 возмутительных происшествия и дополняется следующими сведениями о некоторых городах. При переписке томской городской управы по поводу усилившихся преступлений оказывается, что с 1 июля по 7 октября 1874 г. в городе было 30 случаев убийств и воровства, а по полицейской ведомости показано 58 преступлений этого рода — в 3 месяца. По обнародованным сведениям газеты «Сибирь», в районе иркутского военного округа ежегодно решается от 30 до 40 дел, которые прекращаются за неотысканием виновных. Наконец, из Енисейска нам пишут далее, как в нынешнюю зиму сообщалось следующее: «Лишь только успели несчастные обыватели оправиться от горя и успокоиться после страшной катастрофы (известного пожара), как нежданно-негаданно у них явилась новая тревога и новое беспокойство за свою жизнь и имущество. В городе в течение самого короткого периода времени было совершено несколько убийств, грабежей и краж. Некоторые из этих преступлений по своему зверскому характеру, смелости и неразборчивости в отношении места и времени их совершения положительно выходили, как говорится, из ряду вон: были случаи кровавых сцен среди белого дня, на людных улицах. Паника до того овладела местным обществом, что, несмотря на его привычное равнодушие ко всякого рода преступлениям в среде его раздались сильные протесты и явное негодование на бездействие местной полиции».
Такие факты не дают повода заключить о значительной безопасности жизни в крае. Но факт незамеченности преступлений в Сибири точно так же получил настоящее объяснение в последнее время; он объясняется привычкой к преступлениям. Самые ужасные преступления здесь не производят впечатления. Вот что об этом пишет один из наблюдателей сибирской жизни: «В одну зиму, часов в 6 вечера, было невозможно ходил, по улицам. Какие-то молодцы с песнями, на тройке, в кошеве разъезжали по городу и ловили арканом и баграми проходящих и проезжающих по улицам. И все это сходит с рук и считается вещью, крайне обыкновенною, к которой жители привыкли и пригляделись. Предмет для разговоров всегда есть; но тон самих разговоров идет как о погоде. Какая-нибудь кумушка совершенно хладнокровно, нисколько не возмущаясь, рассказывает об убийстве или воровстве, как будто дело идет о зарезанном теленке или разбитой посудине. В первое время я удивлялся подобным вещам, потом мало-помалу совершенно привык и обжился» {См. Не столь отдаленные места Сибири // Отеч. зап. 1875. Июль. С. 19.}.
Сибирь в этом случае похожа на постоянное поле битвы, где оставшиеся в живых весьма мало говорят об убитых. При темноте и невежестве сибирской массы населения общество долго не замечало окружающих явлений, оно не жаловалось на ссылку и совершенно сжилось со своим положением. Если заявлялись жалобы по поводу преступлений, то обвинялась обыкновенно недостаточная бдительность полиции. Таких жалоб мы немало встречаем в корреспонденциях, а в последнее время в Томске об этом загорелось целое дело. Городская управа ввиду усилившихся грабежей и краж (а уголовная хроника этого города, как видно, поразительная) просила полицию усилить бдительность и наблюдать за ночными сторожами. Полиция обиделась. А за предоставление томскому губернатору на вид этих происшествий вся городская управа в наличном составе отдана была под суд. Дело это перенесено в сенат. На самом деле в городе с 1 июля по 7 октября 1874 г. было 30 случаев убийства и воровства, а по «Полицейским ведомостям» показано 58 преступлении этого рода в три месяца. Вот источник этих пререканий! Такие пререкания не редкость в Сибири ввиду местных особенностей края.
Однако настоящие причины преступлений начинают все чаще выясняться.
Нравственное влияние ссылки, кроме того, отражается и многими другими явлениями в Сибири. Так, указывается на развитие разврата, незаконных сожитий и увеличение незаконных рождений в крае. Иркутская губерния по числу незаконных рождений, например, занимает второе место. (В Иркутской губернии на 100 т. жителей приходилось 391 незаконнорожденный, в Петербурге — 497, в Москве — 237, а в Саратовской и Рязанской губерниях — 51—52). Несоразмерность полов между ссыльными естественно влечет к разврату; те же явления замечались и в Австралии и, по словам Дюкэна, составляют самую невыгодную сторону ссылки.
Точно так же указывают в Сибири на распространение сифилиса, заносимого партиями {Последние санитарные отчеты свидетельствуют положительно о распространении заразительных болезней по главному ссыльному тракту. Ссыльными разносится также тиф, и ими была занесена холера (см. Санитарный отчет по Зап. Сибири д-ра Ремезова). Больной и зараженный ссыльный элемент, неблагоприятствуя распложению, часто влияет и иным образом, отражаясь вырождением и понижением породы.}. В Иркутской губернии называют целые селения, где эта страшная болезнь поражает людей совокупно семьями, не исключая грудных и рождающихся детей. Д-р Шперк о том же свидетельствует на Амуре. Кроме того, Ссылка, говорят, не могла остаться без нравственного влияния на само воспитание сибиряков, на их нравы. Наши учителя, пишет один сибиряк, няньки, гувернеры, капиталисты, местная интеллигенция и даже сами власти, например, волостные писаря, — из ссыльных, что не могло остаться без последствий. Местное общество заражалось влиянием преступников. Ссыльные научили сибирское крестьянство страсти к промыслу фальшивыми билетами; здесь существует целый воровской промысел срезывания чаев, в котором нередко участвуют сами купцы, как недавно открылось в Канске. В Сибири существует множество спекулянтов, которые служат только организаторами преступлений, для которых исполнителей доставляет бродячее сословие; организатор должен скрыть и спровадить продукт преступления, и, конечно, ему достается львиная часть при этом. Сосланные конокрады, фальшивомонетчики, срезыватели чаев находят у подобных лиц приют и практику; поэтому неудивительно, что торговля не распространяется, и в некоторые места бывает иногда небезопасно купцу ездить. Отсутствию личной безопасности следует приписать отсталость Сибири в промышленном отношении, вялость взаимных отношений и невежественное состояние края. Ссылка производит растлевающее влияние и на другие сферы общественной жизни. Она охватывает сибирскую промышленность, практику чиновничества и наконец даже простирается на воспитание детей. Г-н Максимов говорит, что сибирские варианты русских сказок наполняются бродяжескими персонажами; известно также, что сибирские дети играют «в бродяг», «в поджога» и даже разыгрывают сцены бродяжеского самосуда.
Понятия о собственности и гражданственности в Сибири поэтому более, чем где-либо, поколеблены, пренебрежение к чужому интересу развило хищничество и неразборчивую нажину; борьба с ссыльными породила самосуд, массу бесправия; наконец, сама ссылка извратила до известной степени нравы администрации. Вредное влияние неравноправности сибирского населения отражается и на нравах полицейской администрации Сибири. Привыкши большей частью практиковать свою власть на бродягах, сибирский чиновник практикует те же средства для узнания истины или для исправления зла и на полноправной части сибирского населения. Лучшим примером этого может служить следующий случай: в 1871 г. смотритель карийского золотого промысла Демидов открыл убийство, совершенное одним каторжным; чтобы раскрыть все подробности преступления, Демидов пытал через палача жену убийцы, которая была женщина свободная, пришедшая в Сибирь с мужем добровольно и, следовательно, избавленная от телесного наказания; потом он пытал одиннадцатилетнюю дочь убийцы; девочку держали на воздухе, и палач сек ее розгой с головы до пят; ребенку уже дано было несколько ударов плетью, и когда она попросила пить, ей подали соленого омуля. Плетей дано было бы и больше, если бы сам палач не отказался продолжать битье. И между тем жестокость Демидова есть естественное последствие того воспитания, которое он должен получить, долго управляя ссыльной массой. Все это далеко не свидетельствует о благотворительном нравственном влиянии ссылки. В заключение мы считаем нелишним привести несколько выписок из корреспонденций, выражающих отношение местного общественного мнения к ссылке. В корреспонденциях чаще и чаще слышатся жалобы на бродяг, беспаспортных и бесприютных ссыльных, наполняющих города и порождающих преступления. Так, 1873 году корреспондент из Омска, рисуя положение осаждаемого бродягами и преступлениями города, восклицает: «Постоянная ссылка в Сибирь не нужного для европейских губерний люда ставит нас в постоянную блокаду отверженных людей. И нигде, кажется, эта блокада не чувствуется так сильно, как в Омском округе» («Камско-волжская газета» 1873 г., No 89, корреспонденция из Омска). Из Енисейска в январе 1875 г. сообщают по поводу уголовного случая, совершенного поселенцем (кражи в церкви): «В последнее время пролетариат наш усилился наплывом новых лиц, из которых большая часть приписана сюда в мещане и, по отсутствию здесь работы, в зимнее время положительно бедствует. Они же совершают преступления». («Новое время», 1875 г. No 12) {Мы могли бы привести подобных корреспонденций массу, которые мы имели под рукою за два последних года, но ограничиваемся только некоторыми.}. Из той же губернии посылается далее такое известие: «Сибирь» сообщает, что большой наплыв ссыльных и бродяг был причиной того, что в Енисейской губернии в первые только пять месяцев нынешнего года было ограблено семь церквей и, сверх того, было четыре покушения на отравление. При одном случае в селе Юкеевском на 17 апреля убит трапезник. К счастью, почти все злоумышленники пойманы. При исследовании открылось, что воры изобрели новый способ проникать в церкви через разборку дымовых труб.
Наконец, в последнее время все корреспонденции из Омска, Томска, Красноярска, Енисейска и Иркутска сливаются в единогласный протест против ссылки в край. Передавая о бедственном положении ссыльных, корреспондент из Енисейска в 1875 г. прибавляет: «Ссылка эта приносит чистейший вред краю; отрицать вред ее для Сибири и признавать ее пользу и необходимость могут только люди, не жившие в Сибири и не видевшие массы ссыльных на новой, чуждой им стороне. Чем скорее Сибирь избавится от этих подневольных, пришлых людей, тем она больше выиграет в нравственном и материальном отношении».
«Сибирь, как известно, служит для России как бы вентилятором. — пишет корреспондент из Томска, объясняя местные преступления, — в который выходит все ненужное. И все это группируется но большей части в наших больших городах, в особенности в Томске. Каждое лето присылаются тысячи поселенцев, которые, войдя в Сибирь, выпускаются, как говорится, на все четыре стороны решительно без всяких средств к жизни. Незнание местности, новизна обстановки и трудность достать какую-нибудь работу при изобилии рабочих рук невольно заставляют поселенцев прибегать без разбора ко всевозможным средствам к существованию. Легко понять, как у нас при такой обстановке должны процветать всякие виды мошенничества и безобразия. Даже при хорошей полиции было бы трудно совершенно гарантировать жителей от грабежей, убийств и проч., между тем, у нас в настоящее время полиции на деле почти не существует, если же она и вздумает заявить о своем существовании, то в таких исключительных случаях приносит жителям более вреда, чем пользы». Наконец, иркутский корреспондент по поводу слухов об отмене ссылки выражается таким образом: «Хотите ли знать, что думают сибиряки о ссылке? Влияние ее давно испытывается Сибирью, и отношение населения к ней довольно определенно выяснилось хотя бы потому, что нет ни одной проезжей дороги, где можно было бы ездить безопасно. Недавно разбойничали около Нерчинска, Томска и Тобольска, так что не было проезда у этих центров Сибири. Этим путем создается у нас искусственная осада городов; легенды «о двенадцати разбойниках», явившиеся в прошлом столетии, осуществляются и в наше время: еще на днях в окрестностях Иркутска поймана шайка, систематически грабившая в городе и окрестностях. Летом убиты были две беззащитные женщины, теперь, по слухам, идет процесс одного адвоката из ссыльных, обвиняемого в отравлении иркутской дамы, своей доверительницы. При генерале Синельникове повешено трое ссыльных бродяг, изрезавших в Иркутске целое семейство. Но это только преступления из ряду выходящие. Сколько ссыльных вторгается в семейную жизнь с помощью денег и связей, сколько обманов и неуловимых мошенничеств — и не перечесть! Ссыльные становятся здесь во главе промышленных предприятий; они играют видную роль в обществе, они являются интеллигенцией».
«Несмотря на то, что ссыльные пользуются у нас доверием, они, тем не менее, производят на все общество глубоко развращающее влияние. Нам известно, сколько разврата под влиянием нищеты поселили ссыльные в местностях, прилегающих к частным золотым приискам. Понижение нравственного уровня города Иркутска, выражающееся в громадном развитии проституции, положительно объясняется бедностью ссыльных женщин; умножение преступлений против чужой собственности определяется нищетой преступников. Думают, что без ссыльных в Сибири не будет рабочих рук, что упадет земледелие и не станет ремесленников. Мы знаем, что земледельцем делается из ссыльных разве один из ста, да и то едва ли. С открытием ремесленных школ нам рабочие из ссыльных вовсе не понадобятся. А если понадобятся труженики на прииски и на фабрики, то только кликните клич — целые артели явятся из европейских губерний, как теперь они являются отовсюду даже на амурские прииски, как свидетельствуют факты. Ссылка сделала то, что Сибирь стала неудобообитаемой для самих сибиряков, и они бегут из нее без оглядки».
Указания эти и отзывы, слышащиеся из самой Сибири, не могут теперь уже не заслужить некоторого внимания ввиду подтверждающих фактов уголовной статистики и общего положения ссыльных. Они показывают, что мнение о нравственном и морализующем значении нашей ссылки в тех формах, в каких она проявляется, миновало и должно утратить свое значение.
В заключение нашего очерка остается сделать небольшие соображения, во что обходится ссылка государству и местному населению, чтобы иметь понятие о выгодности и дешевизне этого наказания.
Как за границей, так и у нас утвердилось мнение, что ссылка, как наказание, представляет необыкновенно удобный и дешевый способ избавляться от преступников. Выгоды его основывались обыкновенно на том, что государству чрезвычайно мало стоит переправа преступника в другую местность, и затем оно слагает уже всякие заботы о нем с себя, предоставляя его собственным силам. Дешевизна эта обусловливается вообще прежним воззрением на наказание и на личность преступника. Самый дешевый способ отделаться от преступника был, конечно, смертная казнь, которая и практиковалась в древнейшее время. Затем явились изгнание и ссылка. Древние формы ссылки не отличались особенною заботливостью и попечением о преступнике. Англия перевозила преступников, как рабов, — на кораблях и продавала на плантации. Наша пешеходная гоньба ссыльных в прежнее время также могла считаться дешевым наказанием. Их гнали целыми тысячами, связанными цепями, как стада. Селили как попало, часто в местностях, где они тотчас же вымирали; так, например, Чичерин погубил тысячи ссыльных на болотистой Барабе во время проведения дороги. Жизнь ссыльного мало ценилась. Но со временем ссылка, однако, требовала все больших и больших попечений по приложению к ссыльному и больших государственных расходов, не говоря уже о том, что дешевизна наказания никогда не говорила за его совершенство.
При защите ссылки как наказания в современных формах и в доказательство дешевизны его обыкновенно ссылаются на незначительность расходов на нее по нашим сметам: но мы дозволим себе здесь некоторое выяснение этих цифр, точно так же, как и укажем на более полную оценку стоимости нашей ссылки.
Стоимость пересылки для казны в Сибирь одного арестанта ныне вычисляется средним числом в 50 р., принимая снабжение его и одеждою; но здесь разумеются одни путевые издержки, то есть одни кормовые, притом принято препровождение только по главному сибирскому тракту, имеющему искусственные пути по Волге, Каме, и перевозку от Перми до Тюмени на подводах, что составляет только одну ветвь пересылки, зато не принято во внимание содержание тракта, который хотя и сокращает время на препровождение арестанта, но стоит довольно дорого, что до сих пор затрудняло введение перевозки по другим трактам. Затем не причислено препровождение ссыльного по пешеходному тракту до главного сибирского и препровождение по Сибири пешим путем до места назначения, что значительно поднимет содержание арестантов в дороге, так как 1000 верст делается здесь в 68 дней. До Сибири доходит арестант в полгода и нередко в год {С 1 мая по 1 октября 1874 г. отправлено из Тюмени 7644 мужчин, женщин и детей пешим порядком.}. Ничто ссыльному не препятствовало оставаться в больнице, и, наконец, за ним на казенный счет часто следовала и семья. С 1867 г. по 1871 год проследовало в Сибирь за ссыльными 5581 женщина и 12627 детей). К этому надо причислить содержание ссыльного в тюрьме до отправки в Сибирь и до распределения на месте, наконец, содержание ссыльного (в тюрьме) до весны, вследствие приостановки с 1867 г. зимнего препровождения. Все это должно возвысить на него издержки. Препровождающие команды также должны войти в счет пересылки, которые хотя в числе 14867 нижних чинов и употребляются для конвоирования не одних ссыльных, а также и пересыльных, но 20 команд с 1386 чел. конвоя служат на главном ссыльном тракте исключительно ссыльной системе, точно так же, как и другие команды, особенно в Сибири. Все это увеличивает стоимость пересылки. Уже г. Юферовым вычислено было препровождение одного арестанта с. издержками в. 142 р., но если присчитать содержание его до весны в центральном пункте, стоящее не менее 60 р., разложить расходы на семейства, содержание четырех, экспедиций, инспекторов по пересылке и водворению ссыльного, затраты на водворение, то цифра эта окажется вдвое, если не втрое больше. Дальнейшие материальные и нематериальные убытки от ссыльной системы, как, например, побеги, содержание бродяг в тюрьме на счет казны целые годы, не подвергаются точному вычислению, но они тоже не могут быть опущены в общем расчете ссыльной системы. Все это подало повод в последней редакции записки о тюремной и ссыльной реформе в комитет тайного советника Зубова при окончательном рассмотрении ссыльной реформы дать следующие заключения: «Сибирская ссылка обходится для государства весьма дорого. Расходы на ссыльных в настоящее время производятся из разнообразных источников, как-то: из сумм общества попечительного о тюрьмах, из государственного казначейства, из тюремного капитала, капитала министерства внутренних дел, из государственного земского собора, из городских доходов, из сумм приказа о ссыльных, а значительная часть их отбывается, кроме того, сибирскими жителями в виде натуральной повинности. Если стоимость ссылки определять теми только расходами, которые производятся из сумм государственных, в тесном смысле этого слова, то дешевизна ее в сравнении с другими мерами наказания стояла бы вне всякого сомнения. Однако государственным расходом следует признать не только тот, который заносится в сметы министерства финансов, но и все другие расходы на общие цели, производимые жителями в виде денежной или натуральной повинности. Раз признав эту бесспорную истину, необходимо согласиться, что сибирская ссылка — мера в высшей степени дорогостоящая для государства. Одна пересылка арестантов в пределах европейской России, несмотря на последовавшие по этой части улучшения и достигнутую экономию, обошлась в 1869 г. в 5778000 руб., не считая расходов на содержание управлений центральных и губернских. Общее число всех пересылаемых в европейской России арестантов доходит до 120000, так что пересылка одного человека обходится в 49 р.; из этого числа пересылаемых по распоряжениям судебных мест 12000 человек, остальные же пересылаются обыкновенно на весьма незначительные расстояния, иногда лишь из одного уезда в другой той же губернии, так что стоимость пересылки не меньше 200 руб. 43 Сибири передвижение арестантов составляет натуральную повинность жителей; если даже расходы на передвижение там вдвое меньше, чем в европейской России, то окажется, что средняя стоимость передвижения одного арестанта до места ссылки обходится в 300 рублей серебром, то есть расходы, употребляемые теперь на передвижение одного арестанта до места ссылки, были бы достаточны дня содержания его по меньшей мере в течение 4 лет в самой дорогой тюрьме европейской России. Принять же во внимание, что значительное число тяжких преступников вследствие побегов ссылаются в Сибирь по два раза и более, даже до 16 раз, окажется, что издержки на пересылку каждого арестанта должны быть приняты в больших еще размерах. Этим серьезным расходом далеко не заканчиваются издержки, которые необходимо затратить на ссыльнопоселенцев и ссыльнокаторжных. Постройка тюрем и ремонт их требуют громадных текущих расходов, несмотря на их неудовлетворительное состояние содержание всех ссыльных, которые вследствие болезней и дряхлости впадут в невозможность поддерживать свое существование, ложится на местное население; и так как болезни вследствие изнурений в пути, бродяжества и неправильной жизни в острогах между ссыльными весьма часты, то понятно, до какой степени тяжела для местных жителей эта обязанность. Содержание же ссыльнокаторжных в тюрьмах всецело ложится на государство и, как показал долговременный опыт, отнюдь не окупается производимыми работами. Ко всему вышеизложенному следует еще прибавить, что сравнительная незначительность суммы, расходуемой в настоящее время на отправление карательной ссылки, объясняется лишь тем, что правительство уклонялось от дорогостоящих мер, которые были бы необходимы для правильного ее отправления. Число должностных лиц, имеющих надзор за ссыльными, далеко меньше необходимого, получаемое ими содержание всегда незначительно, ссыльные не имеют школ, требуемые законом богадельни не устроены, даже сибирская стража до того незначительна, что из сибирских острогов и мест поселения не бегает почти только тот, кто сам не желает. Словом, при существующем бюджете не могут быть достигнуты ни карательные, ни исправительные задачи ссылки, и для того, чтоб поставить ссылку сколько-нибудь удовлетворительно, было бы необходимо произвести громадные затраты, перед которыми 10 миллионов рублей ежегодного расхода представляются ничтожною песчинкою». По этому можно судить, что издержки на ссылку должны оцениваться за одно передвижение арестанта по 300 р., следовательно, minimum в 4800000 ежегодно при существующем контингенте ссыльных. К этому должно быть причислено содержание этапного тракта и военного конвоя с 14867 ч. нижних чинов, содержание на пути тюремных замков, этапов и прочее; наконец, подводная повинность, выполняемая населением, которая должна войти в счет государственных расходов {До чего доходит и как год от году увеличивается содержание сибирских замков и этапов, видно из следующих сведений: в последнее время в Иркутской губернии построено 10 новых этапных тюрем, предстоит еще построить 16; на покрытие этого расхода исчислен капитал в 452592 р., да в предшествовавшее трехлетие издержано на тот же предмет 133500 р. В Томске построена центральная пересыльная тюрьма для избежания крайней тесноты и поглотила значительные капиталы; то же предполагается сделать и в Красноярске. В Томской губернии возведено 13 этапных зданий, на что в 1870 и в 1871 годах ассигновано 44000 рублей; в 1870 голу на исправление томского замка ассигновано 19717 рублей 38 коп., издержано 16000 руб.; в 1873 году предположен для той же цели новый расход в 16000 рублей, которые, конечно, и употреблены уже но назначению. Даже в уездных городах: Каинске, Барнауле, Бийске и Мариинске вследствие тесноты тюремных помещений от притока бродяг и пересыльных оказалось необходимым устроить новые тюрьмы, которые уже проектированы. Словом, расходы на постройку и ремонт тюремно-этапных помещений в Сибири весьма значительны и увеличиваются с каждым годом. См. всеподданнейшие отчеты губернаторов Сибири за 1871, 1872 и 1873 годы.}. Содержание половины пересыльной стражи, по вычислению г. Лохвицкого, должно быть не менее 2000000 и всех расходов на ссылку более 5000000 р., а тогда стоимость на арестанта будет равняться уже не 300, а 800 руб. {В Англии пересылка арестантов обходилась, надо заметить, еще дороже, а именно: 180 фунт. стерл., то есть 1080 р.} Все это — казне, а сколько еще стоит она обществу? Дешевизна ссылки до сих пор тем и обусловливалась, что значительная часть издержек падала непосредственно на общество, в виде особой натуральной повинности: начиная уже с того, что государство ссылкой преступника в другое общество слагало всякую заботу о нем и предоставляло содержание его собственным его силам; когда же ссыльный не мог помочь себе, он ложился всею тяжестью на общество. Судя по тому, в каком неудовлетворительном состоянии находится наша ссылка, надо заключить, что это было в большинстве именно таким образом. Если бы казна продолжала держать преступника в тюрьме, она расходовала бы по 74 р. на человека. Теперь же обществу приходится содержать ссыльного. Принимая даже арестантское содержание, на 12000 ежегодно идущих ссыльных потребуется 880000 р. Но весь контингент ссылки, проживающий в Сибири, равняется 202834 чел., и на прокормление его необходимо 15009716 р. Известно, что ссыльных не обзаводятся хозяйством и бродяжат Бог знает где; предполагая, однако, только половину бродяг, прокормление ссыльных обойдется обществу в 7,5 миллиона. Вычисленные и признанные 40000 бродяг, шатающихся по Сибири, одни стоят 2960000 р. крестьянству ежегодно. К этому необходимо прибавить содержание тюрем городами и местными обществами, добавочные расходы по содержанию этапов, подводную повинность для партий, убытки крестьянства и больничные расходы на поселенцев, недоимки их, уплачиваемые населением, наконец, убытки от преступлений, совершаемых ссыльными.
Содержание тюрем в сибирских городах падает на местное общество; так, по отчетам губернаторов видно, что тюрьмы содержатся в Красноярске из государственных и земских сборов, в Ачинске, Канске и Минусинске — на счет городских доходов, Енисейске же — на счет сбора с жителей. Подводная повинность ложится значительной тяжестью на крестьян. Так, по официальному отчету, в одной Енисейской губернии пересылка и препровождение арестантов требует ежегодно 5202 человека и 5296 подвод. На сельские общества ложатся значительные недоимки за ссыльных, по податям, по уплате больничных денег за поселенцев, приходящиеся по 300 — 400 р. с одного сельского общества; наконец, расходы по содержанию усиленного штата волостного правления ввиду множества поселенческих дел и переписки о них {В Сибири в самых малых волостях у волостного писаря по пяти и шести человек помощников, а в большинстве — 10 и 12, с жалованьем от 15-ти до 45-ти руб., смотря по месту и дороговизне предметов жизни. В Иркутской туб. расход на волостное правление равняется 4500 р. и доходит до 74,5 коп. с души. Такие волостные правления выпускают до 10 и 20000 исходящих NoNo в год, и 2/3 переписки относится к ссыльнопоселенческому управлению.}; такой расход доходит до 50 к. с души сверх платимых за собственные надобности. Один уж этот расход может составить значительную сумму в сложности. Все это в совокупности заставляет нести местное население, кроме содержания ссыльного, целую массу новых налогов за него {Так, например, ныне взыскивают с обществ за перевозку бродяг.}. Заметим, что вся тяжесть системы падает на одну часть населения империи, и именно: на Сибирь; в Сибири же — по преимуществу на крестьянство. Край, таким образом, выполнял тюремную повинность по содержанию преступников за целое государство; Если некоторые лица в Сибири находили ее выгодною, как, например, золотопромышленники, черпавшие из контингента ссылки свою наемную силу, если привилегированные классы не замечали ее, как избавленные от налогов, то крестьянство в Сибири не могло ею не тяготиться. Уплаты за поселенцев, которых общество часто не видало и в глаза, кроме партий, борьба с бродяжеством, постоянные покражи, поджога «заимок» (хуторов), избушек не могли не подрывать материального благосостояния крестьян и не давать себя чувствовать. Крестьянам часто приписывалось брать ссыльных в работники, снабжать их землю присевком и проч.; таким образом, в Сибири пробовали привить систему кабальную, практиковавшуюся в Австралии «assignment system»20, но она ничего не давала крестьянам, кроме убытка, ибо ссыльный просто садился на шею мужика. Поэтому крестьянство сплошь и рядом отказывалось от приема ссыльных и выражало протесты против приписки ссыльных. Некоторые местные акты свидетельствуют об этих протестах, облеченных в легальную форму. Напр., в 1806 г. иркутский земский исправник Оладьин прислал верхоленскому комиссару подробный проект о принятии крестьянами ссыльнопоселенцев в работники с условием снабжения ссыльных за работу пищей, одеждой, денежной платой и присевками, на что крестьяне верхоленских общин в полном своем составе ответили следующим актом, который мы считаем необходимым привести целиком: «В полном собрании народа, в единогласном и твердом мнении утвердили общественным прошением отказаться от предписания исправника и комиссара, скромно предпосылая в то же время своим возражениям оговорку, что хотя общество предписаниям начальства всегда должно с крайним усердием повиноваться, но что в настоящем случае по значительному числу в крестьянском обществе бедных крестьян из сельских мирских старожилов, нуждающихся в наемной работе у своих общинников, по малости запашек и присевков у самих крестьян, не имеющих силы и могуты распахивать много земли, по обшей скудости достатков у большей части их общество ленских крестьян никак не может согласиться с предписанием господина исправника о принятии крестьянами поселенцев в работники со снабжением их присевками на две десятины и проч.» {Известия сибирск. отдела импер. Геогр. Общества. T. VI, No 3, 1875 г. стр. 106.}. Обременительность повинностей по содержанию и устройству ссыльных, как и по прокормлению дряхлых и старых (процент их огромен), которые, за неимением богаделен, исключительно пропитываются на счет сельских обществ, порождают и до сих пор многочисленные жалобы сибирских сельских обществ.
Наиболее очевидным свидетельством о том, какою тяжестью падает ссылка на местные общества и какой вред порождает она, служат приговоры мещанских городских обществ, представляемые на имя высшего начальства, с ходатайствами приостановить приписку к ним ссыльных. Вот некоторые из этих приговоров.
Ялуторовское мещанское общество, выставляя между прочим, что на одного коренного жителя общества приходится по 2 ссыльных (на 263 души приписано 570 ссыльных), жалуется, что последние ставят жителей в большое затруднение и даже разорение разными кражами и мошенничествами. При этом побудительными причинами такого поведения ссыльных общество выставляет неимение средств и заработков, почему ссыльные самовольно удаляются «куда-либо в другие местности, откуда за бесписьменность препровождаются местными начальствами обратно, другие же из них, по неимению на месте работ, постоянно занимаются разными кражами и мошенничествами, чем поставляют жителей в крайнее разорение»…
Туринское общество, жалуясь также на увеличивающееся причисление к нему ссыльных, причем в городе приходится один ссыльный на двух старожилов-мещан, прибавляет: «…что причисление ссыльных к городу не только не прекращается, но с каждым годом увеличивается, так что число ссыльных может скоро перевесить число старожилов, из коих многие вынуждены будут искать себе других, менее заселенных такими людьми мест». И это причисление, говорит общество, представляется неизбежным впоследствии, особенно для менее зажиточных мещан, так как за неплатежом податей ссыльными недоимка ложится на общество; «между тем как сами ссыльные, оставаясь в праздности и без всяких средств к честному существованию, вдаются в беспорядочную жизнь, сопровождаемую пьянством, развратом, воровством и другими преступлениями, которые усмотреть и предупредить при большом скоплении в городе ссыльных становится для полиции почти невозможным».
Тарская дума объясняет: «Ссыльные, высланные в Сибирь из внутренних губерний России за преступления и проступки, а большею частью за дурное поведение в их прежних обществах, перенесли сюда праздность, пьянство, мошенничество, разврат и буйство, а иногда даже грабежи и убийства, в которых они, как люди опытные и находчивые, редко когда по суду изобличаются. При том же они своим дурным поведением служат соблазном для небогатых горожан-старожилов, в особенности для молодых людей, из которых некоторым уже привились эти пороки».
Ишимская городская дума выражается следующим образом: «Большая часть их (ссыльных), не имея средств даже на приобретение письменного вила, шатается по городу и округу, занимаясь кражами, разбоем или испрошением милостыни, называясь большею частью бродягами, чтобы тем более возбудить к себе сострадание или страх; безнравственность ишимских мещан из ссыльных вошла даже в пословицу, так что проезжающие за несколько сот верст от Ишима предупреждаются быть осторожнее при проезде через наш город».
Наконец, курганское мещанское общество, принося жалобу на взыскание с него издержек казны за возвращаемых из разных мест империи отлучившихся самовольно без письменных видов лиц, принадлежащих к обществу, находит, «что взыскание, наложенное на общество, согласно законоположениям заключается в пополнении издержек казны за пересылку людей, причисленных к обществу по воле правительства, сосланных в Сибирь на поселение из внутренних губернии России и не имеющих здесь не только никакой оседлости, но даже вовсе Им, мещанам, неизвестных, которые, прибывая партиями в Курган с военным караулом, почти с первого дня своего водворения, по выдаче им надлежащих видов на проживание в городе, весьма редко остаются на месте несколько дней, пропитываясь первоначально милостыней, и, как отвыкшие от всякого честного труда, по испорченной своей нравственности и по наклонности и закоренелой привычке к пьянству и праздношатательству, скрываются наконец из города без всяких увольнительных видов сначала в ближайшие селения под видом нищих и мнимых калек, уходят далее и, наконец, в отдаленных местах России и Сибири задерживаются как бродяги и заключаются под стражу в тюрьмы, где содержатся по нескольку лет, выдают себя или непомнящими, или под другими вымышленными именами, а чаще всего после поимки присылаются на место причисления, опять на счет общества, и эта тягостная мера взысканий за пересылку неисправимых негодяев, выброшенных из прежних своих обществ, как негодные одонки, становится год от голу для них, мешай, невыносимою и до крайности разорительною, как падающая на Меньшее число членов общества, несущих притом все городские и общественные тягости и налоги, на которых в 10-летний период накопилась недоимка, пополняющаяся раскладкой на старожилов-мещан, составляющих 560 душ, между тем как приписанных к обществу ссыльных считается около 750 челов., из коих только 100 мало-мальски живет оседло, и то, только семейные, также весьма сомнительной нравственности; последние же 600 в полном смысле бездомные пролетарии и составляют истинный бич обществу, ибо при всей своей испорченности и закоренелости в праздности, пьянстве и в разных мошенничествах, вносят свои дурные правила в семейства бедных старожилов-мещан, развращают молодое поколение, передавая словом и делом все утонченности своей пpoфессии по части мошенничества, и увлекают во все пороки… И этих-то пасынков прежних благоустроенных обществ, выброшенных из среды тех обществ на их мещанские слабые плечи по силе закона, они, мещане, должны считать своими членами единственно ввиду того, что они подлежат наравне с мещанами платежу мирских сборов на общественные надобности».
Обратив внимание на эти петиции, один из администраторов воскликнул: «Нельзя не сознаться, что в этих постановлениях городских обществ выразился голос населения, вырвавшийся справедливыми жалобами правительству, в силу многолетних глубоко прочувствованных испытаний и что во всех протестах при их различных проявлениях звучит одна и та же истина».
Теперь мы можем довольно точно оценить, чего стоила Сибири ссылка. Мы указали уже, что значительная часть каторжных должна была содержаться праздно и ей предоставлялось уходить в бега. Что касается поселенцев, то они являлись без средств, без всякой помощи, проклиная новую местность, часто не зная, чем заняться, и, по отзывам правительственных ревизий и исследователей, жили «нищенством и преступлением». Весь этот контингент ссылки бродяжил и питался подаянием на счет местного населения. Таким образом, вся тяжесть ссылки по содержанию преступника падала на бедного сибирского землевладельца. Крестьяне призревали в первое время поселенцев, отводили им избы, кормили их и снабжали подаянием? Если мы представим себе около 200000 населения, постоянно пробивающегося всеми средствами около туземцев, на которых Сибирь должна произвести хлеб, одежду и проч., в том числе от 30 до 40000 бродяг, расхаживающих по дорогам и питающихся исключительно подаянием и воровством, мы поймем тогда, во что это обходилось Сибири? Сверх того, мы не считаем значительной части повинностей, которые несут крестьянство и страна как последствия ссылки. Для ссыльной системы от Урала до Амура построены этапы и в городах обширные тюрьмы на 1500 и 2000 ссыльных, которые выстроены и содержатся местными обществами и постройка которых обходилась не менее 200000 р. на каждую. Постройка тюрем год от году увеличивается, и неизвестно, каков предел будет этим увеличивающимся расходам, Нечего говорить, что все эго не может почесться справедливым, ложась на один край. Ссылка создала у нас одну «колоссальную тюрьму» из целого края, который нес все неудобства и тяжести ее. Вот почему замечания, что Сибирь несла целые века все грехи своей праматери, высказанное кем-то, не лишено основания. Мы видим, что она несла, кроме, того, и значительные материальные пожертвования и лишения. Сделав в Сибири сток нечистот, ссылка породила бесчисленные беспорядки и неудобства, легшие всей тяжестью на край. Смешав громадное население с ссыльными, она дала полную возможность развитию преступлений, породила два равноправных класса, развила кабалу, содействовала в крае антагонизму сословий, наконец, деморализовала население и извратила жизнь общества, а потому составляет ныне положительное ярмо и «язву края», как выражаются многие официальные документы. Гибельные последствия ссылки дали себя знать такими чувствительными результатами Сибири, что она, как уверяют, едва ли скоро от них оправится. Ссылка задерживала и парализовала жизнь местности и установляла на нее особые, исключительные воззрения, которые можно назвать каторжными. «Обширный край, — прекрасно замечает вице-адмирал Посьет в своей записке о ссылке, — пространством в 2 1/2 раза больший европейской России, богатства которого еще недостаточно оценены и исследованы, осужден быть местом жительства тяжких преступников из среды 70 миллионов населения; Мера эта имела основание, когда Сибирь, кончаясь Камчаткой и Охотским морем и имея за собой пустынный Тихий океан, сама считалась пустынною землею и обитателями имела по преимуществу одни дикие и кочующие народы. Теперь, когда Тихий океан с каждым днем все более обращается в новое Средиземное море; когда через приобретение Амурской области Россия придвинулась к этому морю; когда сопредельные России государства открылись и быстро развиваются, теперь необходимо дать и Сибири возможность вступил, на путь развития, необходимо снять тяготеющее над ней клеймо «страны преступников». Постоянная ссылка таких людей в продолжение двух веков в страну малонаселенную не могла не иметь развращающего влияния на это население. Ссылка служит главным основанием жалоб в настоящее время и общества, и начальства в Сибири на недостаток людей, заслуживающих доверия и могущих быть употребляемыми с пользой для края. Такое состояние населения останавливает развитие страны, составляет главную причину общего равнодушия к богатой Сибири и к ее обитателям, хотя, говоря вообще, мало нравственным, но весьма способным. Страна остается как бы забытою, и вместе с этим с каждым днем все более отстает от соседних ей стран Востока». Таким образом, ценою ссылки приносилось в жертву самое существование и развитие нашего Востока.
Все неудобства и тяжести ссылки при настоящих условиях приводят нас к заключению и неизбежному выводу, что стоимость ссылки и затраты, делаемые на нее казной и обществом, не выкупаются ее результатами.
Современное положение раскрывает самый печальный и растленный быт ссыльного населения, ссыльные бедствуют, и Сибирь вместо полезных работников наводнена массою бездомного и праздного пролетариата. Вместо исправления при печальных условиях ссыльного быта наказание это дает обратные результаты, а именно: испорченность, бродяжничество и преступления ссыльных.
Вместо ограждения общества путем изолирования и перемещения преступника ссылка у нас способствовала возвращению преступников, наконец, наводнила Сибирь преступлениями, год от года увеличивающимися в невероятных размерах, и, таким образом, целая местность лишилась безопасности, и жизнь Востока представила такие условия, которые несовместимы с жизнью какого-либо гражданского края.
В последнее время как администрация, так и местное общество одинаково сознали неудобства ссылки и ходатайствуют об ее отмене и ограничении. Таково же мнение всех комиссий и законодательных работ по этому поводу. Зло ссылки неисчислимо. Между прочим, ссылка до сих пор служила тормозом в распространении на Сибирь общих гражданских прав и искажала само воззрение на страну и ее развитие. Необходимость отмены ее, таким образом, вполне обнаружена временем, сознана обществом и правительством.

Якутская ссылка — явление нашей истории, один из источников этногенеза якутского народа… На сайте «Сахалайф»:

Владислав Доллонов о крови «нууччи» в своем клане

Общественный деятель, один из авторов Конституции Якутии, главный редактор журнала «Полярная звезда» Владислав ДОЛЛОНОВ откликнулся на дискуссию по поводу предстоящей премьеры фильма «Нуучча».

— ЕСЛИ БЫ НЕ «ХАЙЛАК», меня бы не было (к премьере кинофильма «Нуучча»). Моего прадеда по-якутски звали Буоратай. По семейному преданию, он не был родным сыном у моего прапрадедушки. Потому что он был зачат моей прапрабабушке против ее воли именно «хайлаком», т.е. уголовным ссыльным, отправляемым на пропитание по графику в наслега в якутские семьи. Прапрадед воспитал чужеродного ребенка как родного сына наравне с другими своими детьми. Мальчик вырос хорошим человеком и стал родоначальником целой ветви моей мельжахсинской родни — мы, все мои сорок двоюродных братьев и сестер — правнуки полурусского-полуякута Буоратая.

На фото Василий Колесов, мой дед, сын Буоратая; и моя бабушка Мария Колесова (в девичестве Аргунова).

Таким образом, Доллонов признался, что в если бы не ссыльный уголовник, его бы не было. И отметил, что воспитание в дружном якутском клане вывело человека смешанных кровей в лидеры.

На вопрос подписчиков, как он относится к предстоящей премьере фильма «Нуучча», Владислав Долллонов ответил:

«Что было, то было, из истории не выкинуть, как и из крови потомков».

Подписчики восхитились тем, что известный журналист хорошо знает генеалогию своей семьи.Фото: из соцсетиИсточник: Сетевое издание SAKHALIFE.RU